Назад Закрыть

В ГУСТЫЕ СУМЕРКИ

Мы стояли друг против друга. Я это знал, но не видел их. Они же, наверное, разглядывали меня и, возможно, «прихватывали на нос», хотя не было даже слабой тяги воздуха. Только несколько метров приручьевой тайги отделяло нас. Сегодня я решил поближе познакомиться с этой маленькой медвежьей семьей, чье присутствие я больше чувствовал, чем слышал, вот уже несколько вечеров.
Улавливая шорох осторожных шагов, я знал – они приближаются. Остановившись у кромки приручьевой тайги, замирали. Время шло. Я сидел, они стояли. Вода закипала. Заваривал чай, отодвигал котелок подальше от огня, вновь садился на бревешко-скамейку и не уходил в избушку. Ждал, что вот-вот увижу эту удивительно ненавязчивую и спокойную семью. Но она не выходила из своего укрытия. Вчера, когда уже совсем стемнело и от костра осталась только грудка малиново-красных угольков, вполголоса сказал: «Вот уже и костер прогорел, а вы все стоите. А я жду вас». В ответ – ни звука. Подождал еще немно¬го, поднялся, снял с тагана котелок, и в этот момент послышался громкий шорох, вслед за этим – звук шлепка, короткий ребячий визг и бархатистый голос мамаши. Секунда тишины и удаляющиеся шаги.
И вот сегодня, накануне выхода из тайги, пошел к тому месту, где обычно останавливались они. Пошел «знакомиться». Своим «визитом» я хотел сказать, что совсем не остерегаюсь их, жду и с их стороны «шагов сближения». Хотел было встать на их излюбленное место, но не решился. Все же дело имею с медведицей-матерью, и невозможно предугадать, как она отнесется к моему вторжению на ее участок.
Пришел пораньше их. А когда вновь густые сумерки надвинулись на тайгу, пришли и они. На этот раз отчетливо слышал их осторожные шаги и даже глухой, как бы предостерегающий голос матери и ответное сопение малыша. Они остановились на прежнем месте. Так и стоили друг против друга, и никто не решался сделать несколько шагов вперед. Я молчал. Там, в густых зарослях пихтача, почти в темноте, тоже молчали.
И тут до моего слуха донеслась музыка. Я даже расслышал мело¬дию. Это был один из симфонических концертов Чайковского. Чудные звуки в этот момент, в этой необычной обстановке как-то особо глубоко воспринимались мной. И совершенно неожиданно мелькнула мысль: «Ведь каждый вечер, возвращаясь из таежного захода, я включал «Гауя», висевшую в избушке у изголовья постели, и не музыка ли при¬влекала сюда таежную маму с ребятенком». Вспомнились медведи-«музыканты», извлекавшие громкие дребезжащие звуки из расщепленного дерева и с явным интересом прислушивавшиеся к ним. Одного такого «музыканта» я наблюдал в береговой тайге Нижней Тунгуски. Обхватив одной лапой ствол сломанного дерева, другой оттягивал и отпускал рас¬тепленную древесину, которая издавала далеко не музыкальное звуча¬ние. Но медведь, и не маленький, был доволен и, слушая, забавно на¬клонял голову то в одну, то в другую сторону. Эта же таежная мама, по-видимому, обладала более изысканным слухом и, не умея «играть» сама, приходила сюда послушать классическую музыку. Так и стояли мы, слушая Чайковского.
Совсем стемнело. Повернувшись, медленно, очень медленно пошел я к избушке. Ни медведица, ни медвежонок, на мое счастье, не тронулись с места.
Войдя в избушку, оставил двери открытыми. Подойдя к приемнику, повернул регулятор громкости до отказа. Концерт продолжался, и он был последним моим приветом музыкальной таежной семье.


Константин Дмитриевич Янковский