- Эй, малый, продаёшь собаку? - остановился подле нас дядька с такой рыжей бородой, аж у меня в глазах зажгло от этой рыжести.
- Да что вы? Нипочём не продаю! - ответил я, застигнутый врасплох его вопросом. - А-а, вообще-то, знаете какой мой Дар хороший пёс! Сейчас, конечно, он стесняется - мы с вами незнакомы - и потому взъерошенный такой, - погладил я дрожащего, как на морозе, Дара, стараясь как бы приутюжить вздыбленную на его загривке шерсть. - Но, если с ним поближе познакомиться, такие штучки станет вытворять - уму непостижимо!
- Какие этта штучки? - разглядывая подозрительно меня и Дара, буркнул рыжий.
- Он может запросто таскать в зубах портфель, ходить на задних лапах, танцевать... - Я так старался вспомнить, что мог ещё проделывать тот пудель, которого мне обещали братья Сердюковы...
- Он может… ну, когда вы возвращаетесь с работы, достать из-под дивана ваши тапки и отнести на место сандалеты… - принялся я в смятении «фантазировать».
- Хм, эти, что ли? - хмыкнул бородач, уставясь на свои заляпанные туфли. - А я их до ночи не разуваю, не водится у нас по двадцать раз на дню сымать да надевать.
- Дар может сигареты принести, если они у вас лежат в соседней комнате, - неуверенно добавил я.
- Ха, стал бы я ещё к соседям свой табак таскать! Вот тута он, родимый, завсегда со мной! - похлопал бородач ладошкой по карману.
- Он может дом стеречь! - вдруг догадался я сказать. - К примеру, вы случайно потеряли ключ от дома, замок, естественно, придётся изломать. А новый в магазине не всегда и купишь. На этот случай пригодится Дар, он будет охранять ваш дом.
Решив, что сказанного в пользу Дара предостаточно, я подобрался к главному: - Возьмёте Дара? С условием, что ему у вас будет хорошо?
- А худо-то с чего? - оскорбился бородач. - Корм есть, жилплощадь обеспечим. Тебе-то вот с чего приспичило его дарить?
- Ну... потому, что мы с бабушкой и мамой должны скоро улетать в Дудинку, а провозить собаку самолётом...
- Дороговато, что и говорить! - докончил бородач и протянул руку к поводку. - Ну, ежели тебе желательно избавиться... - Но Дар взъерошился ещё сильней, отпрыгнул в сторону и глухо зарычал.
- Рычи давай, пока не обзнакомились, - сказал уже и вовсе добродушно бородач. - А ты, пацан, поможешь мне до дому довести подарок? Тут и ходьбы-то с воробьиный скок. - И первый зашагал в ту сторону, куда и мы должны были идти с Даром.
- Ты только погляди, нам с дядей по пути... - принялся я тихонько уговаривать отказывающегося подчиниться Дара и, потеряв терпение, натянул сильнее поводок. - Да сколько же в конце концов с тобой возиться? Ночь скоро, ну!
Дар неохотно потрусил за мной, потом немножко даже обогнал, пытаясь заглянуть в мои глаза. Теперь-то я отлично понимал его просящий взгляд: «Сбежим давай, пока не поздно!» Мой бедный Дар не мог понять, что у меня не было другого выхода! Я утешал себя одной надеждой, что бородач начнёт расспрашивать дорогой, как с Даром обращаться? И я пообещаю завтра принести тетрадку, которую мне дал Максим. И принесу, да заодно проверю, как живётся Дару? А если что не так, без всяких разговоров заберу его назад. Возможно, завтра наконец вернётся Игорёша (не мог же он забыть про мой день рождения!). Вдвоем мы запросто уговорим маму, что Дар должен жить у нас.
Но бородач не задавал вопросов. Минут десять мы шагали молча. И только, оказавшись в голом, без деревьев и кустов дворе, я всё-таки осмелился спросить.
- Вот тут вы и живёте?
- Ну! Ты можешь заворачивать оглобли. Тут я управлюсь с им единолично. - И бородач снова потянулся к поводку: - Айда, Полкан!
- Он вовсе не Полкан, он - Дар! - воскликнул я, с трудом удерживая Дара, который вдруг сообразил, зачем вели его сюда, и начал с хрипом рваться с поводка.
- Ха, у тебя он был Подар ли, Дар, а у меня Полканом станет прозываться! - ответил бородач и вдруг, как дёрнет поводок из моих рук, одновременно ухватив Дара поперёк туловища. И поволок, нет, не в подъезд, а дальше, к боковой двери, которая вела в подвал.
- Зачем вы, вам же не туда! - запротестовал я, думая, что второпях он перепутал двери. - Или вы что... в подвале собираетесь его держать?
Я мигом вспомнил, что в соседнем с нами доме живёт один такой бессовестный куркуль. Привёл недавно беспризорную собаку и поселил её в подвале, чтоб стерегла в его кладовке всякий хлам. Собака жалостно скулила по ночам, соседи возмущались, а бабушка моя грозилась даже жалобу написать. Да хорошо, что кто-то из мальчишек (пацан один сказал, что Герка) тихонько высадил подвальное окно и выпустил дворнягу на свободу.
- Тогда верните Дара, на подвал я не согласен! - пытался я протестовать, задыхаясь от стыда, что сам своим бессовестным враньём подвёл его. Но Дар думал, что не я подвёл, а бородач нас заманил хитростью и принялся отчаянно сопротивляться. Весь извивался, брыкался, рычал и плакал настоящими собачьими слезами.
- А ты располагал - я этакого дьявола к детишкам потащу? Обутки грызть да блох плодить в квартире? - через плечо отругивался бородач, бегом спускаясь с лестницы. - Уж извини-подвинься - я себе не враг!
- Тогда отдайте, отдавайте! - пустился я за ним.
- А ты этта куда? - весь красный от натуги, остановился бородач. - Тебе в чужих подвалах делать неча. Мотай давай отсель! - И снова проскакал по лестнице. Внизу скрипнула, а потом захлопнулась вторая дверь, и я один остался на ступеньках. Что делать, я не знал. Догнать бородача и требовать, чтобы вернул Дара, было страшно, а выбраться отсюда и бежать домой - невыносимо горько и досадно. Ведь, не наври я сам с три короба бородачу, так он насильно не тащил бы Дара! Вот из подвала донеслось грозное рычание, потом недолгий жалкий визг... Но жалости к своей собаке я уже не чувствовал. Пусть стонет, пусть сидит всю ночь в подвале. Пусть, как и мне, ей будет тоже плохо! Пусть всем на свете будет плохо: и бабушке, и маме, и даже Игорёше! А что! Разве один я должен из-за них страдать? Им, видите ли, тяжело держать собаку. А мне легко было её отдать? А слышать, как она визжит и не иметь возможности освободить, легко, думаете? Эх вы!
Внизу опять скрипнула дверь, и стало слышно, как ужасный этот человек, кряхтя, взбирается по лестнице.
- Хм, всё стоишь? - миролюбиво хмыкнул он, добравшись до меня.- И за каким лешим ты стоишь, спросить тебя? Силком ли, чё ли, я твою собаку захватил? Либо сговаривал: отдай - продай? Ты сам и уговорил меня: берите, я дарю! Так дело было? Так! А уговор, считай, дороже денег. Вопрос решён, собрание закрывается. Проваливай давай отсель, мне двери надо запирать.
Вернулся я домой, должно быть, поздно, хотя ни бабушка, ни мама не ложились спать. Меня ждали, беспокоились. Об этом я сразу догадался по маминому бледному лицу. А бабушка наверняка ещё и плакала - такой был у неё распухший нос. Она, как только я вошёл, вскочила с табуретки и, торопливо надевая кофту, заявила:
- Пойду, однако, Евдокии сообщу, что отыскалась наконец пропажа. Они с парнишкой страсть переживают!
- Алёша, где ты пропадал? - спросила мама непривычным мягким голосом.
- При-страивал его, - ответил я, не в состоянии выговорить имя Дара.
- Отдал хозяину или оставил где-нибудь?
- Отдал... - почувствовав, как снова стало скверно на душе, ответил я. А про себя подумал: хорошо бы мне не двигаться, не говорить, а поскорее лечь в постель и постараться убедить себя, что всё случившееся мне приснилось.
- Алёша, вымой руки и садись за стол, - сказала мама.
Но я был уже не в состоянии выполнить распоряжение, я просто опустился на диван и заснул.
А утром пробудился оттого, что надо мной стояла бабушка и осторожно, но настойчиво трясла моё плечо.
- Алёша, да очнись в конце концов! Прибег он!
- Кто прибег? - Я вскочил с дивана и завертелся во все стороны, ища глазами Игорёшу, - как раз в комнату входила мама, и на её лице светилась такая радость, что я вообразил спросонья, будто Игорёша прибежал!
- Твой этот... пёс вернулся! - быстро затворяя дверь, сказала мама. В подтверждение ее слов дверь с треском распахнулась, и в комнату ворвался Дар. Едва не сбив с ног бабушку, он кинулся ко мне и, взвизгивая, взлаивая, отчаянно вертя хвостом, словно не я его, а он меня спровадил рыжему бородачу, теперь пытался вымолить себе прощение.
Однажды Игорёша говорил, что кошки и собаки могут улыбаться. Что это свойство им передалось от человека. Потом и сам я начал замечать, как улыбаются знакомые собаки, вернее, обнажают острые клыки, когда я глажу их. Но так явно и счастливо улыбаться умел, наверно, только Дар. Я обхватил его за шею, уткнулся в грудь лицом и, как дурак последний, разревелся.
- Алёша, прекрати! - сказала мама, сразу потеряв терпение. - Послушай лучше, что мы с бабушкой решили!
И я, в секунду перестав реветь, уставился на маму: неужели?
- Мы с бабушкой решили, - продолжала мама и поглядела пристально на бабушку, как будто лишний раз хотела убедиться, что бабушка не станет возражать. - Пусть этот пёс живёт у нас. Но вот о чём должна тебя предупредить. Во-первых, ты на деле должен быть хозяином собаки - самостоятельно ухаживать за ней, не перекладывая ничего на бабушкины плечи. А во-вторых, мне неизвестно, кто тот человек, который подарил собаку. Если он потребует ее назад, отдашь немедленно, без всяких сцен и слёз. Понятно?
- Понятно! - крикнул я, нисколько не задумываясь над словами мамы и глядя на неё во все глаза. С чего мне в голову взбрело сравнить её со снежной королевой? Мама была прекрасной доброй феей, ради которой я бы, не задумываясь, разбил свою копилку и на двадцатки, сколько там их есть, купил маме лучшие на свете розы. Но ведь любому школьнику известно, чего хотят все мамы от своих детей. Поэтому я встал по стойке «смирно» и заявил, что обещаю хорошо учиться, не получать больше замечаний от Тамары Дмитриевны, не врать и не грубить бабушке.
- Теперь ты что угодно можешь обещать! - сказала мама. - Тем более что учебный год пришёл к концу.
Пока я прибирал постель, причёсывался, умывался, мама собралась и ушла в клинику, хотя сегодня было воскресенье, а у меня к тому же день рожденья. Как я и ожидал, бабушка пекла пирог, а на моём столе лежал подарок мамы - импортные кроссовки. Но Игорёша все не приезжал, и приглашать ребят, чтобы отметить день рождения, бабушка не разрешила.
— Дозволили тебе держать собаку? Будь доволен и заруби, как говорится, на носу: собак воспитывать - не голубей кормить с окошка! Тут перво-наперво радение требуется да терпение! Животное сказать не может, а от худого обращения страдает, ровно человек.
