Когда-то в Сибири стояло вечное лето и на мирных просторах её обитал трудолюбивый, добрый народ: землю пахал на мамонтах и сеял хлеб. Вольготно, весело жил! В каждой семье ребятишек, что гороха в мешке.
Один только царь – синеокий Баргузин, да его златоволосая жена – царица Селенга печалились: не было у них детей.
Каждую ночь снился царю один и тот же сон: влетит в окно птица-заряница, хлопнет крылом о крыло, обернётся стройной девушкой и расчёсывает ему кудри перламутровым гребешком. Никому про тот сон царь Баргузин не сказывал, чтобы царице Селенге не проговорились – очень уж подозрительной была, к собственной тени мужа ревновала.
Отправился раз царь Баргузин в дремучие леса погулять, кручину развеять. Шёл, шёл. Вдруг видит: сидит на кусточке та самая птица-заряница. Решил поймать. Подкрался, а она на другой кусточек перепорхнула. Так и пошло: он – к ней, она – от него... Завела в глушь – неба не видно.
Хлопнула птица-заряница крылом о крыло, обернулась стройной девушкой.
– Узнал? – спрашивает.
– Узнал, – отвечает царь Баргузин. – Кто ты?
– Тайга, хозяйка лесов. Люб ты мне, вот и прилетаю в твои сны. Дочку и двух сыновей тебе родила! – Махнула кедровой веточкой, расступились деревья, и вырос перед гостем перламутровый дворец. Повела Тайга дорогого-желанного в богатые хоромы. Навстречу девочка и два мальчика выбежали.
– Батюшка пришёл!
Тайга зарделась от счастья.
– Дочку Сармой назвала, – хвастает. – Старшенького – Култуком, а младшенького, как тебя, – Баргузином.
Устроили пир. Сарма отцу на колени забралась, ласково заглядывает в синие очи, смеётся.
Хозяйка лесов подливает царю Баргузину в перламутровую чашу пьяного дикого мёда, уговаривает:
– Оставайся жить с нами! Детям отец нужен...
Отодвинул он от себя перламутровую чашу с диким пьяным мёдом и рассудил так:
– Не царское это дело – про свой народ забывать, гордую царицу Селенгу выставлять на посмешище. Не прилетай ко мне больше, милая Тайга. От детей не отказываюсь. Придут в гости, рад буду.
Горько заплакала хозяйка лесов, покатились хрустальные слёзы по зеркальному полу – раздался нежный звон, будто на лугах голубые колокольчики запели. Подняла одну, протянула любимому:
– Возьми, пусть царица Селенга проглотит и запьёт берёзовым соком. Родится мальчик, назовите Байкалом. Будет на кого под старость лет опереться...
Вернулся царь Баргузин домой, проглотила царица Селенга хрустальную слезинку, запила берёзовым соком и вскоре родила сына. Растёт Байкал не по часам, а по секундам. Родители души в нём не чают, до того пригожий да послушный!
Сарма, Култук и младшенький Баргузин к отцу в гости зачастили. Братца нянчат.
Царица Селенга мужа в измене стала подозревать:
– Пришлые ребятишки-то на тебя пошибают! Откуда взялись?
Тупит царь очи, молчит, как в рот воды набрал.
Давай она Сарму, Култука и младшенького Баргузина выспрашивать, те и выложили:
– Наша матушка – хозяйка лесов, а батюшка – царь Баргузин...
Помрачнела царица пуще тучи, напустилась на мужа:
– Коварный изменщик!
– Я не виноват, – возмутился тот. – Хозяйка лесов сама птицей-заряницей в мои сны прилетала, перламутровым гребешком кудри расчёсывала. Наш Байкал из её хрустальной слезинки родился... Помнишь, берёзовым соком запивала?
– Если так, – облегчённо вздохнула царица Селенга, – пусть ребятишки у нас живут, но и про мать не забывают. Выходит, не чужие они Байкалу. Я тоже к ним привыкла, особенно к Сарме – шустрая девчонка!
Вымахал Байкал – шапкой звёзды достаёт. И ум, и стать – всё при нём. Сарма, Култук и младшенький Баргузин хоть и постарше его, но всё ещё из детских проказ не выросли. Теперь Байкал в оба за ними следит, чтобы где-нибудь беды не натворили. Царь Баргузин и царица Селенга радуются: серьёзный молодец, такому и царство смело можно доверить, когда состарятся.
Поехал однажды Байкал на мамонте во зелёные луга песню иволги послушать и натолкнулся на дочь пастуха – Ангару. Сидит ненаглядушка под плакучей ивой, плетёт венок из незабудок, а сарафан на ней небесным шёлком переливается. Глянули друг на друга и влюбились без памяти. Посадил Байкал свою суженую на мамонта и повёз во дворец отцу-матери показать, родительского благословления попросить.
Царь Баргузин и царица Селенга его выбором остались довольны: милей и старательней Ангары во всём царстве невесты не сыщешь!
Стали свадьбу играть. Большой праздничный костёр в ночь развели, чтобы вокруг него хороводы водить, молодых славить. И старого, и малого пригласили на свадебный пир, а про Тайгу на радостях забыли.
Сарма, Култук и младшенький Баргузин шалят: подожгут от костра прутик и машут им, алые круги выписывают. Уголёк возьми да отскочи на сухую траву... Испугались шалуны и бросились в разные стороны. Охватило гудящее пламя смертельным кольцом весёлую свадьбу.
А в это время хозяйка лесов Тайга сидела в своём перламутровом дворце и горевала. Обидно ей, что на свадьбу не пригласили. Вдруг слышит, за окном глухари тревожно защёлкали, мамонты заревели. Выбежала на крыльцо – обдало калёным дымом. Взвилась птицей-заряницей в ночное небо и ахнула: владения царя Баргузина горят. Огненные змеи ползут по хвойным распадкам вглубь дремучих лесов.
Давай она причитать да плакать, хрустальными слезами пожар тушить. Не помогло. Решила тогда: «Если народ не могу спасти, спасу хотя бы леса...» И превратила царя Баргузина, царицу Селенгу, невесту Ангару в текучие реки, Байкал – в огромное прозрачное озеро, а подданных – в речушки и ручейки. Зашипели огненные змеи, наткнувшись на воду, и погасли.
Сарму, Култука и младшенького Баргузина в наказание за баловство разгневанная мать обернула в буйные ветры и предупредила, чтобы никогда не собирались вместе, иначе опять наделают бед.
Прошли века. Многое изменилось с тех пор: кончилось вечное лето, исчезли с лица земли мамонты, макушки гольцов покрыло нетающими снегами. Сибирь заселили тунгусы, вслед за ними на мохнатых лошадках прискакали из знойных степей буряты, а ещё позже – вернулись далёкие потомки подданных синеокого царя Баргузина и златоволосой царицы Селенги, чудом уцелевших во время великого пожара.
Выслеживая в дремучих лесах соболя или изюбря, нет-нет да и увидят охотники птицу-заряницу. Промелькнёт между деревьев и канет бесследно. Боится хозяйка лесов Тайга на глаза людям показываться: жестокие времена наступили – убьют.
То берёзкой, то осинкой в тихий час крадучись выйдет на обрывистый берег прозрачного озера, подолгу любуется на своё отражение и удивляется:
– До чего же Байкал на меня похож!
Оно и понятно: он же из её хрустальной слезинки родился.
