Жил-был крестьянин; жена у него умерла, а хозяйством и всем в доме заведовала дочь. Вдруг на старости лет, вздумал крестьянин жениться; сколько дочь его ни просила, и сколько соседи ни отговаривали – нет таки, не послушался – женился. Да и женился-то еще на злой вдове, у которой была такая же злая дочь. Скоро увидел старик, что новая жена его и падчерица были и глупые, и злые. Крестьянину и его дочери житья не стало! И сколько бедная Аннушка ни работала, не могла угодить мачехе. Недалеко от деревни был лес, о котором рассказывали множество страшных рассказов; крестьяне боялись рубить в нем дрова, да без крайней надобности даже и не ходили туда.
Раз как-то крестьянин Пахом похвастался, что он нарубит в лесу дров. Вот поехал он за дровами, нарубил воз дров, и уже хотел ехать домой, как вдруг, откуда ни возьмись, старик, старый-престарый, борода седая до колен, глаза, как угли, и закричал на Пахома: «Как ты смел рубить дрова в моем заповедном лесу?» – Бедный Пахом испугался, упал старику в ноги, стал просить прощения, и кое-как умилостивил его. – «Так и быть», – сказал старик, – «на первый раз тебя прощаю, а вперед смотри! Скажи всем мужикам, что если кто осмелится заахать ко мне рубить дрова, то я до тех пор молодца не отпущу, пока не сроет он, вон, видишь, этой горы, и не засыплет оврага, что под горой, а землю будет он возить на волках и медведях. Ведь в моем лесу их довольно, и они получше ваших кляч. Поезжай домой, да не забудь, что я говорил». – Пахом ударил по лошаденке, да без оглядки из лесу погоняет, и уже только когда подъехал к деревне, оглянулся посмотреть, не гонится ли за ним старик. Добравшись до дому, забился он на печь, и со страха трое суток пролежал на печи. Как рассказал он потом мужикам полно с тех пор ездить в лес за дровами, а бабы перестали ходить за грибами и за ягодами в лес – все боялись, что старик заставить копать гору, да возить землю на волках и медведях, а может еще и самих будет запрягать. Другие говорили, будто старик лесной с рогами, а на пальцах у него когти. Молодые ребята не верили и смеялись, а все-таки в лес не ходили.
Мачеха осердилась однажды на Аннушку, и говорит мужу: «Федот! отвези ее в лес, а уж я с ней более жить не хочу!» – Федот прикрикнул на жену, но та схватила помело, а падчерица кочергу, и бросились на него. Он испугался и согласился отвезти в лес Аннушку. Она и сама сказала отцу: «Отвези меня, батюшка. Здесь житье мое такое горькое, что даже и в лесу будет мне лучше!»
Поплакал старик, запряг лошадку, посадил дочь в телегу и повез в лес. На дорогу Аннушке мачеха дала краюшку хлеба. Приехавши в лес, Федот простился с дочерью, благословил ее и сказал: «Ну, дитятко, оставайся с Богом, может, тебе здесь будет лучше, и ты будешь жива и здорова, а чрез три дня я тебя проведаю!» – Старик сел в тележку и поехал домой, а Аннушка пошла по тропинке в лес, стала брать ягоды, долго ходила по лесу, и видит – стоит избушка. Аннушка подошла к дверям, постучалась – нет ни ответа, ни привета. Благословясь отворила она дверь, и вошла в избушку. Вошедши в избушку, осмотрелась она – нет никого. В одном углу стоял стол и кругом лавки, а в другом углу стояла самопрялка и лежала куча льна. Аннушка села на лавку. На дворе уже смеркалось; поела она хлебца. легла – не спится бедняжке, и вот она засветила лучину и сидит подгорюнясь. В полночь дверь отворилась, и в избушку вошел старик, седенький, старенький, опирается на костыль, и сказал Аннушке: «Здравствуй, красная девица!» – «Здравствуй, дедушка!» – отвечала Аннушка. – «Как ты зашла сюда, волею или неволею?» – Аннушка рассказала ему, что мачеха велела ее отвезти в лес. – «Ну, красная девица, дам я тебе работу – вот видишь кучу льна, так напряди мне ниток, вытки холст и сшей рубашку, а завтра я к тебе приду. Если рубашка не будет готова, то тебе будет худо, а теперь прощай».
Старик ушел. Залилась Аннушка горькими слезами, и думает: «Где мне в одни сутки напрясть ниток, выткать холст и сшить рубашку! Посмотрю однако же – пусть по крайней мере старик увидит, что я не ленилась». Вот Аннушка взяла самопрялку, навязала льна и начала прясть. Веретенцы так и вертятся, только успевай нитки поправлять. К утру Аннушка испряла весь лен, и задумалась – как ей ткать холст: у нее нет стана. Подумала, подумала – ну, что будет, то будет, и задремала.
Когда Аннушка проснулась, солнышко было уже высоко: перед ней на столе стояло разное кушанье, а возле окошка стояли стан и кросна, совсем готовые – садись, да тки. Аннушка пошла сначала к ручейку, который протекал близ избушки, умылась, помолилась Богу, отобедала, собрала со стола и села ткать. Вот челнок у нее так и прыгает взад и вперед, и к вечеру холст был готов. Соткала она холст, скроила рубашку, и принялась шить. Аннушка шьет, а время идет – ночь уже давно наступила, и вот она того и ждет, что дверь отворится и старик войдет в избушку. Только что Аннушка успела закрепить последний стежок – старик вошел. – «Ну, что? сшила рубашку?» – спросил старик. – Аннушка подала ему рубашку. – «Спасибо, красная девица, а за твою службу хочу я тебя наградить. Ты говорила мне, что у тебя мачеха злая? Хочешь ли, пошлю я своих волков и медведей: они съедят ее с дочерью?» – «Нет, дедушка, не трогай их, а когда батюшка приедет проведать меня, то я попрошу его отпустить меня жить в люди; ведь я умею все делать, служить буду хорошо, и мне житье будет хорошее». – «Если так, пусть будет по-твоему. Завтра ты получишь от меня подарки – возьми их, и будь всегда рукодельна да добра, как была до сих пор, а теперь прощай!»
Старик ушел. Аннушка была так весела. Взошло солнышко. Она пошла гулять в лее и вышла посмотреть на дорогу: не едет ли отец проведать ее, а вечером легла она на лавочку и уснула спокойно. Проснувшись, видит Аннушка, что стоят на столе три ларчика, один другого меньше, и при каждом ларчике по серебряному ключу. Аннушка отперла большой ларчик – в нем были разные уборы; отперла другой ларчик – он был полон серебряных денег; отперла третий – полон золотых денег.
Прошло три дня, как старик отвез Аннушку в лес. Мачеха и говорит ему: «Поезжай, проведай дочь!» – Старик горюет и думает: «где уж ей живой быть – верно ее давно волки съели!» – Старик запряг лошадь и поехал, а мачеха с дочерью смеются и говорят: «Привезет домой косточки! Где ей живой быть! Надобно пиво варить, да поминки справить».
У Аннушки была собачка, и когда старик уехал в лес, дочь проведать, она начала бегать по двору и радоваться. Вдруг она залаяла: «Тяв, тяв, тяв! хозяин едет – золото да серебро стучит да гремит!» – «Что ты, негодная – вот я тебя! Какое там золото и серебро?» – сказала мачеха – «косточки в лукошечке стучат да гремят!» – А сама с дочерью все поглядывает в окошко. Вот дочь ее кричит: «Матушка, матушка; вотчим едет, да кажись, и Анна-то с ним!» – Мачеха подбежала к окну; смотрит – едет старик и дочь везет! – «Видишь какое зелье!» – говорит мачеха, – «не скоро избудешь!» – Въехали на двор Федот с Аннушкой, идут в избу, несут ларцы, а как Аннушка их отперла, так мачеха притворилась, будто она рада, что Аннушка возвратилась жива и здорова. – «Я тебе говорила, дитятко, что ты будешь жива и здорова», – сказала она Аннушке.
Прошло несколько дней, вот мачеха и говорит Федоту: «Муж! отвези-ка ты теперь мою дочь в лес». – Федот заложил лошадь, посадил на телегу падчерицу и повез, а сам думает: «Давно бы пора отвезти тебя, злую и упрямую девку!» – Падчерица не хотела было ехать, да мать насильно ее послала, говорит: «Ты навезешь золота да серебра, так тебя богатый жених возьмет». – Федот привез падчерицу прямо к избушке и спустил с телеги. Мать навязала ей узел пирогов и ватрушек такой, что в неделю не съешь. Наелась падчерица и проспала до самой ночи, только поворачивается с боку на бок. Потом зажгла лучину и сидит. В полночь пришел старик и говорит ей: «Здравствуй, красная девица!» – Падчерица молчит. – «Какая ты сердитая!» – сказал старик, – «а вот тебе работа: напряди шерсти, свяжи мне чулки и вареги, да вытки кушак, а завтра в такую же пору я приду; смотри, чтобы было готово, а не то тебе худо будет!» – Старик ушел. – «Видишь какой!» – сказала падчерица, – «что еще выдумал, старый хрыч! Нашел себе работницу, я и на себя-то у матушки не работаю, а стану я вязать ему вареги да чулки – и так проходит!» – Наелась падчерица пирогов и легла спать, а на другой день встала и опять ничего не делала. Пришла полночь. Дверь в избушку отворилась. Вошел старик. – «Что, готова ли моя работа?» – Падчерица отворотилась и молчит. – «А, когда так, если ты не послушалась меня, не хотела связать мне чулки да вареги – убирайся вон из моей избушки!» – Старик выгнал падчерицу, и она пошла бродить по лесу. Вот напали на нее волки и съели ее, а косточки в кучу сложили.
Прошло три дня. Аннушкина мачеха говорит мужу: «Поезжай, старик, и привези мою дочь». Старик поехал, а жена его то и дело подбегает к окну да смотрит, не везет ли старик дочь ее? Вот затопила она печь, стряпатьпироги и печь блины, Собачонка бегает и лает: «Тяв, тяв, тяв! Хозяин едет, – косточки в лукошке стучат да гремят!» – Мачеха Аннушкина начала собачонку бить сковородником. – «Что ты брешешь, негодная! Говори: золото и серебро стучит да гремит». – Въехал Федот на двор, и жена его выскочила встретить дочь свою. – «Где же моя дочка?» – спрашивает она у старика. – «Да вот привез я только ее косточки – волки съели». – Старуха завыла голосом, да делать нечего, – ведь что было, того не воротишь.
Аннушка вышла замуж за богатого крестьянина, взяла к себе отца, жила достаточно, а старик нянчил своих внучат. Мачеха Аннушкина горевала о своей дочери, да так и умерла, и никто не пожалел о ней.
