В одной большой деревне жил-был богатый крестьянин, с женою, и у них была только одна дочь, Машенька, девочка лет осьми. Отец и мать берегли Машеньку, как христовское яичко. Однажды, в праздник, просится Машенька у матери погулять.
– Поди, – сказала ей мать, – да только смотри, не отходи далеко от деревни.
Пошла Маша гулять с подругами, и мало-помалу они ушли далеко от деревни, зашли в лес, стали брать ягоды, и чем дальше шли, тем больше находили ягод, и неприметно зашли наконец уж очень далеко. Вдруг, откуда ни возьмись, медведь навстречу, схватил Машеньку и понес в лес, а подруги ее побежали без памяти и без оглядки домой. Когда прибежали он в деревню, так насилу отдохнули, и все еще им казалось, что медведь гонится за ними. Отец и мать Машеньки, узнавши от них, что Машеньку унес медведь, полагали, наверное, что медведь съел ее. Поплакали, погоревали и стали думать о том, чтобы хоть косточки ее собрать да похоронить.
Медведь Машеньку не съел, а принес к себе в берлогу, и сказал ей: «Не плачь, красная девушка, я тебя не съем, а вот видишь, мне одному скучно, так оставайся у меня. Но смотри, если ты вздумаешь от меня убежать, я тебя везде найду, и уж тогда съем непременно». Сперва бедная Машенька плакала, а потом помолилась Богу и подумала: «Что ж делать, может, как-нибудь я и уйду от медведя и увижусь с батюшкою и с матушкою, а теперь стану угождать медведю, благо что он меня не съел».
Живет Машенька у медведя. Он натаскал ей мягкого мха, принес меду, ягод; но Машенька все скучает и плачет. Вот говорит ей однажды медведь:
– Что ты все плачешь?
– Как мне не тосковать и не плакать, – сказала Машенька, – батюшка и матушка думают, что ты меня съел.
– Хорошо, – сказал медведь, – пожалуй, я пойду к ним, проведаю и узнаю, как они живут, поживают. А ты напеки им в гостинцы пирожков: я отнесу.
Принес медведь Машеньке муки и большой кузов, куда пироги уложить. Машенька была девочка умная и говорит она медведю: «Я напеку пирожков и уложу их в кузовок, а ты отнесешь их к батюшке и матушке; но смотри, дорогой не ешь пирожки: ведь я увижу, а пока ты сходишь, я без тебя погуляю по лесу и наберу ягод».
Медведь ушел в лес, а Машенька напекла пирогов. Кузов был большой, так она сначала села в него сама, а сверху наложила пирогов, так что ее не видно было. Медведь вернулся в берлогу вечером, видит кузов с пирогами, подумал, что в нем только пироги, взял его, положил на спину и понес. Вот шел, шел и говорить сам себе: «Тьфу, ты пропасть какая! этакой тяжелый кузов; устал я до смерти! Сесть разве на пенек, да съесть пирожок». Машенька видит, что дело плохо: медведь увидит ее, осердится и съест. Она высунула из кузова голову, и запела:
– Вижу, вижу! Не садись на пенек, не ешь пирожок, недалеко до батюшкина двора!
– Вишь какая глазастая! – проворчал медведь, – кажись, далеко ушел, а она все видит. Опять пошел медведь.
– Ну, теперь она уж не увидит, – сказал он, – сяду-ка я на пенек, да съем пирожок!
Машенька опять высунула из кузова головку, и поет ему по-прежнему:
– Не садись на пенек, не ешь пирожок: недалеко до батюшкина двора!
Медведь подхватил кузов, побрел снова, пришел в деревню, отыскал дом Машенькина отца, и начал стучать в ворота лапою. Старики уж легли тогда спать.
– Что это, хозяйка? – сказал Машин отец, – видно, кто-нибудь чужой пришел; собаки так и лезут на приступ!
– Поди, отопри, Дмитрич, ворота; может статься, запоздалый прохожий, так впусти, а я пока огня вздую.
Дмитрич накинул кафтан и пошел отпирать ворота. Между тем собаки сбежались со всей деревни, так вот и рвут медведя. Только что старик успел отворить ворота, медведь бросил кузов во двор, и побежал в лес, а собаки побежали за ним. Старик глядит и не может опомниться, а старуха вышла на крыльцо с фонарем, да так и ахнула, когда из кузова выскочила Машенька и бросилась обнимать отца и мать. Старики не верили глазам своим, смеялись и плакали.
– Ты ли это, наше дитятко? Да откуда ты взялась? А мы тебя не чаяли более видеть и думали, что медведь тебя съел...
Вошли они трое в избу, и уже не до сна им было – не могут на Машеньку наглядеться.
Прошло с неделю. Машенька боится из дому выйти, и все ей кажется, что медведь за ней опять придет. Однажды, в самую полночь, слышат: кто-то остановился под окном и начал стучать: тук, тук!
– Ахти, старуха! – сказал старик, – никак медведь пришел!
– Пустите меня, батюшка, к окошку, – сказала Маша отцу, – он не тронет меня.
– Что ты, дитятко! Да мы, старики, век свой уже отжили, и хоть нас и съест медведь, так не велика беда, а ты поди, спрячься в подполье.
Но Машенька не послушала их, спрыгнула с голбца, где спада, отворила волоковое окошечко, и видит – стоит медведь под окном на задних лапах. Машенька оробела, и не знает, что сказать медведю.
– Я пришел с тобой, Машенька, проститься, – сказал девушке медведь, – теперь уйду я отсюда далеко. Спасибо тебе, что ты меня забавила, и прощаю тебе, что ты меня обманула. Вот тебе на память от медведя!– сказал и бросил Машеньке в окно большой кожаный мешок, а сам побежал прочь.
Старик, старуха и Машенька стоят и не могут со страха опомниться. Наконец Машенька взяла мешок, насилу подняла – такой он был тяжелый – положила его на стол, развязала, и из мешка посыпались деньги золотые и серебряные, столько денег, что Машину отцу и матери никогда и во сне не снилось. У них так глаза и разбежались. Налюбовавшись досыта, старики деньги спрятали, а потом выстроили себе большой дом, и стали жить да поживать, добра наживать, лихо избывать и медведя поминать. О том, что медведь деньги принес, знали только старик со старухой, да Маша, а люди бог знает, чего не наговорили: одни толковали, что старик нашел клад; другие – что змей натаскал старику богатство. Старик со старухой слушали себе, да только посмеивались.
