Не ветер вздыхает в ущелье горы,
Не камень слезится росою –
То плачет якут до полночной поры,
Склонясь над женой молодою.
Уж пятую зорю томится она,
Любви и веселья подруга,
Без капли воды, без целебного сна
На жаркой постели недуга;
С румянцем ланит луч надежды погас,
Как ворон, над нею – погибели час.
Умолкните, чар и моления вой
И бубнов плачевные звуки!
С одра Саатырь поднялась головой,
Простерла поблеклые руки;
И так, как под снегом роптанье ручья,
Как звон колокольчика дальний,
Струится по воздуху голос ея.
Внемлите вы речи прощальной.
Священ для живых передсмертный завет:
У гробных дверей лицемерия нет!
«О други! Уйдет ли журавль от орла?
От пуль – быстроногие козы?
Коль смертная тень мне на сердце легла,
Прильют ли дыхания слезы?
О муж мой – не плачь: нам судьба изрекла
И в браке разлучную долю.
По воле твоей я доселе жила,
Исполни теперь мою волю:
Покой и завет нерушимо храня,
На горном холме схорони ты меня!
Не вешай мой гроб на лесной вышине
Духам, непогодам забавой;
В родимой земле рой могилу ты мне
И кровлей замкни величавой.
Вот слово еще, роковое оно:
Едва я дышать перестану,
Сей перстень возьми и ступи в стремено,
Отдай его князь Буйдукану.
Разгадки ж к тому не желай, не следи –
Тайна эта в моей погребется груди!..»
И смерть осенила больную крылом,
Сомкнулись тяжелые вежды;
Казалось, она забывается сном
В обьятиях сладкой надежды;
С дыханием уст замирали слова,
И жизнь улетела со звуком;
Отринув стрелу, так звенит тетива,
Могучим расторгнута луком.
Родных поразил изумляющий страх...
На сердце тоска и слеза на очах.
Убрали. Поднизки подобием струй
Текут на богатые шубы.
Но грусти печать – от родных поцелуй
Не сходит на бледные губы;
Лишь смело к одру подходил Буйдукан
Один, и стопою незыбкой;
Он обнял ее не смущен и румян,
И вышел с надменной улыбкой.
И чудилось им – Саатыри чело,
Как северным блеском, на миг рассвело!..
Наутро, где Лена меж башнями гор
Течет под завесой туманов
И ветер, будя истлевающий бор,
Качает гробами шаманов,
При крике родных Саатырь принесли
В красивой колоде кедровой,
И тихо разверзтое лоно земли
Сомкнулось над жертвою новой
И девы и жены, и старый и млад
В улус потекли, озираясь назад.
Вскипели котлы, задымилася кровь
Коней, украшения стада,
И брызжет кумыс от широких краев,
Он – счастья и горя услада;
И шумно кругом, упоенья кумир,
Аях пробегает бездонный;
Уж вянет заря, поминательный пир
Затих. У чувала склоненный
Круг сонных гостей возлежит недвижим,
Лишь в юрте, синея, волнуется дым.
Осыпаны кудри цветных тальников
Росинками ночи осенней,
И вышита зелень холмов и лугов
Узором изменчивых теней;
Вот месяц над теменем сумрачных скал
Вспрянул кабаргой златорогой,
И луч одинокий по Лене упал
Виденьям блестящей дорогой:
По мхам, по тропам заповедных полян
Мелькают они сквозь прозрачный туман.
Что крикнул испуганный вран на скале,
Блюститель безмолвия ночи?
Что искрами сыплют и меркнут во мгле
Огнистые филина очи?
Не адский ли по лесу рыщет ездок
Заглохшею шаманскою тропкой?
Как бубен звуча, отражаемый скок
Гудит по окресности робкой...
Вот кто-то примчался – он бледен лицом,
Как идол, стоит на холме гробовом.
И прянул на землю; удар топора
Раздвинул затвор над могилой,
И молвит он мертвой: «Подруга, пора!
Жених дожидается милой!
Воскресни для новых веселия дней,
Для жизни и счастия. Кони
Умчат нас далеко – и ветер степей
Завеет следы от погони.
Притворной кончиною вольная вновь,
Со мной найдешь ты покой и любовь».
«Ты ль это? О милый! о князь Буйдукан!
Как вечно казалось мне время!
Как душно и страшно мне было! Обман
На сердце налег, будто бремя!..
Роса мне катилась слезами родных,
На ветре их стон безотрадный!
И черви на место перстней золотых
Вились – и так смело, так жадно!..
Вся кровь моя стынет – а близок ли путь?
О милый, согрей мне в объятиях грудь!»
И вот поцелуев таинственный звук
Под кровом могильной святыни,
И сладкие речи... Но вдруг и вокруг
Слетелися духи пустыни,
И трупы шаманов свились в хоровод,
Ударили в бубны и чаши...
Внимая, трепещут любовники! Вот
Им вопят: «Вы наши, вы наши!
Не выдаст могила схороненный клад;
Преступников духи карают, казнят!»
И падают звезды, и прыщет огонь...
Испуганный адскою ловлей,
Храпит и кидается бешенный конь
На кровлю и рухнула кровля!
Вдали огласился раздавленных стон...
Погибли. Но тень Саатыри
Доныне пугает изменчивых жен
По тундрам Восточной Сибири.
И ловчий, когда разливается тьма,
В боязни бежит рокового холма...
1828, Якутск
