В тени их
скрыта школьная ограда.
Они следят
с улыбкой
за тобой,
горнист из пионерского отряда,
так мастерски
владеющий трубой.
Нас кронами укрыв,
как шалашами,
они шумят
под вешнею грозой…
Послушай:
я их помню малышами,
обыкновенной
тоненькой
лозой.
Послушай:
в небе стыл рассвет белесый,
проткнула землю
первая трава, –
за ручки,
важно,
приведя из леса,
их посадили мы –
десятый «А».
И ночью,
после бала выпускного,
мы поклялись,
сюда опять прийти.
...И вот
мы к тополям
вернулись снова,
но впятером
из двадцати шести.
Горнист
из пионерского отряда,
послушай:
клятв никто не нарушал.
Ты родился,
должно быть,
в сорок пятом
и, значит,
сорок первого не знал.
А в том году
схлестнулись
с силой сила,
стояла насмерть
русская земля.
За тыщи верст
разбросаны могилы
тех, кто сажали
эти тополя.
Но,
будто бы друзья мои – солдаты,
стоят деревья
в сомкнутом строю,
и в каждом я,
как в юности когда-то,
своих друзей бесценных
узнаю.
И кажется,
скажи сейчас хоть слово
перед шеренгой тополей живой –
и вдруг
шагнет вперед
правофланговый
и в трауре поникнет головой.
Как требуют
параграфы устава,
начни
по списку
вызывать солдат:
– Клим Щербаков! –
И тополь –
пятый справа –
ответит:
– Пал в боях за Ленинград.
– Степан Черных! –
и выйдет тополь третий.
– Матвей Кузьмин! –
Шагнет двадцать второй…
Нас было
двадцать шесть
на белом свете –
мы впятером
с войны
вернулись в строй.
Но остальные
не уходят.
Рядом
они стоят,
бессмертны,
как земля.
Горнист
из пионерского отряда,
взгляни:
шумят под ветром тополя.
И если в час беды
о нас ты вспомнишь,
твой горн
тревожно протрубит подъём,
то мы придем,
горнист,
к тебе на помощь.
Живые или мертвые –
придем.
1957
