Режим чтения

СЕДОЙ МЕДВЕДЬ

Много лет назад в нашем селе жила старуха с внучонком. Никиткой его кликали. Годами вроде вас был – такой же пострел. Не знал ни отца, ни матери. Подобрали мужики на дороге. В корзине лежал, верещал по-заячьи.

Как с ним быть? Призадумаешься, коли своих у каждого по десятку. Решили отдать бабке. Та не отказалась, взяла.

Парнишонку выходила, подрос он, поправился. Старуха травы целебные собирала, людей лечила – тем и жила. Но вот сама захворала. А время пришло травку целебную собирать, хворь свою ею снимать. Бабка и решила Никитку послать: лапотки обул, пирожка кусочек в тряпочку завернул и убег.

Идет по тайге Никитка, травку выискивает, а она никак на глаза не попадается. Бродил, бродил, вдруг меж деревьями полянку увидал. Посредине ель стоит высокая, а под ней медведица с медвежонком играют. Медвежонок мать за ухо, за бок цапает, та урчит ласково, детеныша облизывает. Никитка и залюбовался. Медведица, видно, мальчонку не учуяла, вскорости по своим делам ушла в тайгу, малыша одного оставила.

Никитке любопытно, вышел на поляну смело. А медвежонок к нему закосолапил. Подошел, мордой тычется. Вынул Никитка пирожка кусочек, отломил половину. Медвежонок съел и еще просит. Отдал он и другую. Наелся медвежонок, встал на задние лапы: поиграть ему захотелось. Тут Никитка почувствовал, будто сзади кто на него смотрит. Оглянулся и обмер со страху: на кромке поляны медведица стоит. Хотел бежать, да ноги словно ватные, хотел закричать, да голоса нет. А медведица подошла, обнюхала, заурчала ласково и лизнула в щеку.

Никитка видит, что обошлась она с ним добро, осмелел, ручонкой ее погладил и с медвежонком играть принялся. Да не заметил, как день пролетел. Лишь когда стемнело, опомнился. Но поздно. До села далеко, а на небе уже звезды повысыпали. И растерялся Никитка, не знает, как ему быть. Тут подошла к нему медведица, села рядышком. Ткнулся Никитка ей в грудь и заплакал. Вдруг сказала она голосом человеческим: «Погодь, Никитушка, оставь слезы».

Сама пошла с медвежонком вокруг ели. Раз прошлась, второй, а на третий появилась из-за ели женщина: молодая, в сарафане белом шелковом, а с ней мальчонка, совсем махонький.

Поглядела на Никитку ласково, взяла за руку, повела. Никитка глядит и глазам своим не верит: на поляне стоит терем с резными балконами, а мальчонка смеется, за руку Никитку в терем тянет.

Вошли. Женщина Никитку за стол посадила, каши, меду поставила. Накормила, напоила, о житье-бытье разговор завела. Ну и рассказал Никитка все без утайки, что не знает ни отца, ни матери, что его мужики нашли. А бабка по доброте душевной взяла, выходила, да сейчас сама захворала – за травкой целебной послала. Только не может он ее найти.

Выслушала женщина Никитку и сказала:

– Твоя беда – не беда. Будет тебе травка. А сейчас ночь, ложись, спи спокойно.

...Проснулся когда Никитка, глядит – нет никого: ни женщины, ни мальчонки, ни медвежонка, ни медведицы. А у ели нужная ему травка растет, набрал полное лукошко и припустил в село. Наварил зелья целебного, дал бабке попить – вроде полегчало, но вскорости опять худо сделалось. И подумала тогда бабка: «Видно, хворь моя – старость, ее не излечишь. Дело сделано, жизнь прожита. Смертоньку никто еще миновать не смог». А чтоб Никитка не видел, как помирать она станет, услала его опять в тайгу, дескать, еще травки собрать надобно.

Ушел Никитка, да только не нашел он ни ели, ни той полянки. Пришлось с пустыми руками в село вернуться.

Увидели его ребятишки соседские, закричали:

– Зря, Никитка, ходил в тайгу. Бабка преставилась...

Погоревал он, но делать нечего – стал один в избушке жить. А чтобы кормиться чем было, занялся бабкиным промыслом – она его многому научила. Вот идет однажды по тайге, травку собирает. Вдруг лай собачий совсем близко услыхал. Побежал в ту сторону, откуда лай доносился, и... выскочил на знакомую поляну. Глядит – два огромных пса у ели прыгают, а на ней медвежонок сидит, махонький. Уцепился за ветки, ревет жалобно – вот-вот сорвется.

Схватил Никитка палку, стал собак отгонять. Да где малышу с двумя большущими псами сладить. Плохо бы ему пришлось, но тут медведица из-за кустов выскочила, зарычала по-страшному. Псы поджали хвосты, понеслись прочь. Никитка взял на руки медвежонка, на землю поставил. Медведица сказала голосом человеческим:

– Спасибо тебе, Никитушка, что сына из беды вызволил.

Сама взяла медвежонка и пошла вокруг ели. Раз прошлась, второй, а на третий вышла из-за ели женщина: молодая, в сарафане белом шелковом, с ней мальчонка махонький.

Женщина улыбнулась, взяла Никитку за руку, повела вокруг ели. И видит Никитка: стоит на поляне терем, перед ним стол накрыт, а на столе кушанья разные.

Посадила женщина Никитку за стол, накормила, напоила, поглядела ласково и сказала:

– Знаю я, Никитушка, осиротел ты. Бабка, что тебя выходила, померла. Добрая была старушка. Лес берегла и тебя нашим заступником вырастила. Хочешь, буду тебе вместо матери, а сын мой братцем твоим стане. Будешь с нами жить – про печаль и горе забудешь.

Подумал Никитка и ответил:

– Не могу я, матушка-медведица, дело свое бросить, я людей лечу, от злой хвори спасаю.

Женщина погладила Никитку по голове и сказала:

– Молодец, Никитушка, что не о своем только счастье печешься. Ну а в тайге теперь ты желанный гость. Как захочешь нас повидать, приходи, на эту полянку. Обойдешь ель три раза – нас увидишь. А коли домой вернуться пожелаешь, иди в обратную сторону. Да помни, кто четвертый раз ель обойдет, – медведем обернется, не сможет среди людей жить.

Поблагодарил Никитка женщину и пошел вокруг ели в обратную сторону. Только обошел три раза, глядь – ни терема, ни женщины с мальчонкой. Поклонился в пояс ели и пошел в село.

Так и жил Никитка: по тайге бродил, травы собирал, людей лечил. И медведицу с медвежонком часто проведывал. Вскорости в доброго парня вытянулся: в глазах синь небесная, темные волосы кольцами вьются. Засматривались девчата на парня. Да только он к ним – не очень. Все в лес душой тянется. Смеялись над ним мужики: пора, мол, парня к охотницкому делу приставить, а он все травку собирает. Богатые вовсе за блажного считали, не раз поучали:

– Сходи-ка, парень, на промысел, добудь медведя – голь прикроешь Никитка отнекивался:

– Ни к чему мне это. Богатство через чужую смерть мне не надобно. Тайга, она и добрым делом кормит.

С тех пор махнули на него рукой.

Но вот как-то прошел слух по деревне: в наших лесах медведи объявилась, а при ней медвежонок. И уж больно у медведя шуба хороша. Кой у кого жадность и заиграла – удумали добыть шубу-то.

Многие охотники, правда, говорили:

– Зачем матку губить, людей, мол, не трогает.

Да их разве слушали. Кричат одно: «Добудем! Убьем! Сегодня не трогает, завтра корову задерет!»

Собралось с пяток этих крикунов-добытчиков. Ушли в тайгу. А Никитка в это время в городе был, травку сдавал городскому лекарю, не знал, что задумали жадные охотники. А как приехал, слышит – шум да гвалт стоит: все бегут в конец села. Никитка за ними. Прибежали. Глядят – везут на телеге те самые крикуны-охотники медведицу, а с ней и медвежонка пристреленного. Сами довольные. А Никитка, как увидел, так и обмер. Стал просить:

– Отдайте медведицу!

А на него глаза таращат:

– Ишь чего захотел! Мы добывали, а ему задаром отдай!

Но Никитка не отходит, просит, чего хошь предлагает. Охотнички не устояли, заломили деньгу порядочную. Никитка не перечил. Сговорился с приезжим мужиком, запродал ему свою избенку со всей рухлядью и деньжат, что от лекаря привез, добавил, ну и отдал все охотничкам, будь они неладны.

Увез Никитка к себе медведицу с медвежонком. А люди переглядываются: совсем спятил. Послали досмотрщиков. Всю ночь у Никитки в окнах свет горел да стук из избы доносился, вроде мастерил что-то. Утром увидели все – Никитка два гроба для медведей сделал, и волосы его, что черными кудрями до плеч свисали, словно серебром подернулись. Схоронил он медведицу с медвежонком, взял котомку, перекинул через плечо и подался в тайгу. Вернулся на полянку, обошел ель три раза. Глянь, на полянке тот же терем стоит, только у крыльца зайчата сидят, лапками глаза прикрыли, плачут. Заглянул Никитка в терем – в нем пусто, холодно. Склонил голову, подошел к ели. А та махнула веточками, и почудилось ему, вроде кто шепчет на ухо:

– Не кручинься, Никитушка. Помочь твоему горю можно. Сорви с меня две шишки – одну большую, другую маленькую, кинь в сторону села, сам обойди меня четыре раза.

Но тут вспомнил Никитка слова медведицы: «Кто четвертый раз ель обойдет – медведем обернется и не сможет среди людей жить». Однако не стал раздумывать, все исполнил, как ель указала. Сорвал шишки, кинул в сторону села, обошел ель четыре раза и обернулся медведем... А тот мужик, что в Никиткин дом переехал, узнал, что рядом медведи похоронены, решил с них шкуру содрать – все польза. В помощь соседей позвал.

Разрыли яму-то и обмерли. В ней женщина с мальчонкой похоронены...

Тут шум поднялся, урядник прибежал, власти понаехали – иск учинить хотели. Да утром женщина с мальчонкой исчезли – вроде как их и не было. А на том месте только две шишки и нашли: одну большую, другую маленькую.

Так все и кончилось. А в соседней деревне женщина с мальчонкой появились. Откуда взялись – никто не знает, говорят, из города жить переехали.

С того времени в тайге медведь объявился. Да не простой, не бурый. Шуба у него серебром отливает. Богатая, говорят. У многих глаза на нее разбегались – все хотели медведя добыть. Да только вышло для тех добытчиков худо: кого с переломанными ребрами в канаве нашли, кого с головой ободранной под кучей хвороста, а кто и вовсе пропал. Опять из волости приезжали – высматривали, выспрашивали. Охотников на поимку медведя снаряжали. Все без толку. Старики сказывали, что с тех пор так и повелось: как залютует какой охотник, станет зверя без меры бить, тут его и приберет к себе Седой Медведь. Его-то с тех пор Седым прозвали. А так – ничего, ходи, гуляй по тайге. Девчат ведь никто не трогает. Правда, встречали они в тех местах парня красивого, но сколь ни звали, не подходил он к ним. Махнет лишь рукой – идите, мол, собирайте грибы, ягоды.

Старики поговаривали, что он это и был – Седой Медведь.


Владимир Степанович Галкин

Фотогалерея

23
4
20
22
9
25
13
1